Наследство - Страница 47

— Как вы смеете говорить со мной таким тоном? — принцесса рывком села, с удивлением взглянула на себя… осмотрела рукава, подняла на Генри изумленный взгляд. — Вы, должно быть, похитили меня?! Что на мне за ужасные тряпки, где мой нареченный? Вы, грубый мужлан…

— Прости, Тони, — покаянно произнес Генри и поступил так, как в его среде обычно поступали с женщинами, потерявшими разум: залепил принцессе хорошую оплеуху.

— Что вы… как вы посмели?! — взвизгнула она, схватившись за щеку. — Вы!..

— Значит, мало, — констатировал Генри хладнокровно и добавил с другой стороны. Фингал бы ей не поставить, ну да простит, наверно, если очухается.

— Негодяй… — всхлипнула девушка, пытаясь закрыться руками. — Грязный мерзавец! Вонючий трус!..

— Ты знаешь словечки и похлеще, — скривился Монтроз. Нет, оплеухами ее не пронять! Окунуть бы головой в воду и подержать так немного, но где ж он тут воду возьмет? Собаками напугать? Вариант, только они в шутку человека брать не приучены, покалечат еще… — Тони, ну сколько ж от тебя проблем, ни от одной бабы у меня столько не было!

Чем еще можно напугать принцессу, напугать так, чтобы у нее в голове переключилось что-то? Да не ту, которую он успел узнать, а вот эту… курочку, которая слова «грязный» и «вонючий» почитает за ужасные ругательства? А главное, поможет ли это? Может, отключить ее, пусть поспит еще, вдруг проснется нормальной? А если нет?..

— Ладно, попробуем, — сказал Генри сам себе.

— Что вы делаете? — ахнула девушка, когда он сгреб ее в охапку.

— Бужу тебя, дура, — ответил Монтроз сквозь зубы и приказал себе не слишком увлекаться…

…Дивный сон закончился, наступило пробуждение, и было оно ужасно. Вместо лица человека, которого, принцесса знала, она полюбит с первого же взгляда, ей предстало омерзительное зрелище: чья-то гнусная бандитская физиономия, заросшая щетиной. От незнакомца разило немытым телом и еще какой-то гадостью, и он позволял себе совершенно немыслимые вещи: хватал принцессу за руки, говорил какие-то глупости, а потом… потом даже посмел ударить ее по лицу!

Это, должно быть, и правда разбойник, решила она в отчаянии. Это мерзавец, который обманул или даже убил ее спасителя, а саму ее похитил, и теперь она в его власти! И никого, никого вокруг, ни одной живой души, которая могла бы вступиться за королевскую дочь…

Перед глазами всё плыло, должно быть, от страха и отчаяния, не получалось даже закричать, когда мерзавец, гнусно оскаливашись, рванул вдруг на принцессе одежду и повалил девушку на траву. Она пыталась отбиваться, но где ей было совладать с рослым мужчиной! Кто мог обучить ее такому, кто мог хотя бы предположить, что принцессе придется самой постоять за свою честь и, возможно, самое жизнь?!

«Но я ведь могу… — мелькнуло где-то на задворках сознания. Большая его часть была попросту парализована ужасом: никто и никогда не притрагивался к принцессе таким образом, никто не смел лапать ее здоровенными ручищами, хватать так грубо и бесцеремонно! — Никто и никогда? А что же…»

Разум снова покинул ее, остался только страх, обычный животный страх, и принцесса сейчас ничем не отличалась от обычной крестьянки, что пытается неумело отбиться от нескольких наемников, что затащили ее на сеновал. Мужчина, скорее всего, даже не чувствовал слабых ударов ее кулачков, а нелепую попытку укусить его попросту не заметил. Это был конец, девушка понимала, еще немного, и…

«Нет… — снова вспыхнула где-то в глубине холодная и колючая искра рассудка. — Я не позволю так со мной обойтись. Я ведь… принцесса!»

А разве пристало настоящей принцессе визжать от ужаса и готовиться лишиться сознания? Да, но только если рядом есть кто-то, кто сможет вступиться за нее, в ином же случае придется справляться самой.

Нужно было посмотреть по сторонам, это оказалось непросто — мужчина навалился на нее всем телом, и он был очень тяжел, но ей все же удалось взглянуть: никого не было вокруг, только лошади да два пса. Вот собаки способны стать проблемой, но это можно решить чуть позже…

Принцесса заставила себя расслабиться и перестать сопротивляться, обмякла, будто потеряв сознание, и мужчина, кажется, купился. Прервался, попытался заглянуть ей в лицо — девушке, наблюдавшей за ним из-под опущенных ресниц, показалось, будто он встревожился, — приподнялся, тем самым дав ей возможность дотянуться, куда нужно.

— Тони? — произнас он, но голос донесся, словно издалека. — Ты что?..

Снова нахлынул этот туман, не дающий думать и действовать, но принцесса стиснула зубы и заставила себя закончить начатое…

…Когда девушка вдруг перестала отбиваться и повисла в его руках безвольной тряпочкой, Генри испугался, что малость перестарался. Может, не стоило так уж грубо, да и вообще, что ему такое взбрело в голову? Правда, поспала бы еще, вдруг бы стала нормальной, а теперь вообще непонятно, что делать!

— Тони, — позвал он снова, — ты как, а?

Он привстал, осознавая, что такую хрупкую девушку может и придавить, всмотрелся в ее лицо. Глаза у принцессы были прикрыты, но ему показалось…

— Тони?..

Едва уловимое движение. Длинные ресницы поднялись, и девушка уставилась ему в глаза. Это был совсем другой взгляд, Генри пришло на ум, что глаза Марии-Антонии напоминают небо после грозы, когда ветер растаскивает клочья туч, обнажая ясную синеву, только тут было наоборот: туманная голубизна таяла, а глаза принцессы делались обычными — очень светлыми и очень холодными, словно бы в глубине зрачков затаились льдинки…