Наследство - Страница 96

Повисло тяжелое молчание.

— Ты прав, как ни тяжело это осознавать, — произнесла Мария-Антония, когда Генри уже раскаялся в своих словах: не здесь и не сейчас это говорить! — Рыцарь заслужил бы разве что порицание, не более того. Но…

— У детей равнин насильников привязывают за ногу к жеребцу, пугают того как следует и пускают в прерию, — любезно просветил Генри. — То, что останется, бросают стервятникам. Им все равно, был это принц или бродяга.

— Мне нравится этот обычай, — сказала принцесса и села. Первым делом нашла взглядом свой стилет, схватила, осмотрела и спрятала едва уловимым движением, Генри невольно восхитился. — Но мы не у детей равнин, а я теперь не благородная, во всяком случае, не выгляжу таковой. Что нам следует делать? Откупиться от пострадавших?

— Еще чего! — оскалился Генри. — Ты его как, совсем оскопила или?..

— Чиркнула едва-едва, — пожала плечами Мария-Антония, — он больше от страха вопил. Вы, мужчины, так трясетесь над своим достоинством, что напугать вас ничего не стоит!

— Ну-ну… — буркнул он, неприятно уязвленный. — А остальные… Может, они сами друг другу морды били, а того бедолагу стеклом битым порезало! Поди докажи! Гром и Звон только держали — синяки будут, а следы зубов — поди рассмотри… Так что нас там не было даже и близко, спали всю ночь, как убитые, учти!

— Я не хочу больше спать, — проронила принцесса, глядя в окно, на размазавшуюся в светлую полосу луну — так быстро шел огневоз. — Я снова…

— Ты ведь проснулась сегодня, — перебил Генри, — ты сама проснулась! Если бы не смогла, вряд ли бы полоснула того парня! А я так, я просто тебя встряхнул… Старик сказал, что ты должна справиться сама, и ты справляешься, ведь так? А я тебя еще пуще сторожить стану, чтобы ничего не случилось больше, я…

Монтроз перевел дыхание.

— Ничего же не случалось, пока ты рядом со мной спала, — докончил он тихо.

— Тут разве что на полу лечь, — бледно усмехнулась принцесса.

— А хоть бы и на полу! — в Генри взыграло упрямство. — Я тоже хорош — завалился дрыхнуть, совсем совесть потерял! Тони… ты не бойся, нам всего ничего уже ехать осталось!

— А ты думаешь, дальше будет лучше? — спросила девушка и посмотрела ему в глаза. Так посмотрела, что никак не возможно было отвести взгляд от этих серо-голубых, очень холодных, с кристалликами льда в глубине, больших глаз…

— Ничего я не думаю, — Генри отвернулся, потрепал Грома по ушам. — Но на твердой земле я себя всегда увереннее чувствую, хоть огневозы и люблю. Оно быстро, конечно, но страшно, не спрыгнуть, если что, расшибешься ведь!

— Ты не о том хотел сказать. — Ледяные иглы проникали куда-то в самое сердце. — Как прибудем — куда мы дальше отправимся?

— Я не хотел говорить, — сознался он. — Это чтобы не сглазить. Ну… Ты понимаешь.

— Понимаю. Но всё же? Всё идет наперекосяк, так что…

— Помнишь, — решился Генри, — ты говорила о надежном месте? Это на крайний случай, конечно… Но надежнее я не знаю. Просто не знаю, Тони. Только бы добраться туда незамеченными, а тогда я оставлю тебя там с чистой совестью и рвану к Хоуэллам, недалеко ведь! Тебе там будет хорошо, я клянусь, я…

Он мотнул головой, отчаявшись подобрать слова, а принцесса вдруг протянула руку и погладила его по волосам, сильно отросшим и приобретшим вовсе уж немыслимый цвет. И было это прикосновение настолько неожиданным, что Генри Монтроз окончательно потерял дар речи и молчал до тех пор, пока проводник не предложил горячей воды, а тогда отправил его куда подальше…

…Мария-Антония прекрасно понимала, какие неприятности может навлечь на них с Генри ночное происшествие. Полиция (так, кажется?) способна заинтересоваться этими событиями, а вряд ли скототорговцы умолчат о нем! А ведь ехать осталось всего ничего, это и сам Генри сказал. И всё из-за этого несчастного заклятья!

Принцесса покосилась на запястье. Кто-то из мужчин схватил ее за руку, она не помнила, кто именно, но… теперь бусина осталась лишь одна, черная. И она теперь прекрасно понимала, что это означает. Коричневая бусина позволила ей проснуться почти полностью, достаточно для того, чтобы дать отпор ошалевшим от вседозволенности мужланам, а Генри почти сразу вернул ее к реальноссти. Сумел бы это проделать кто-либо еще? Мария-Антония не знала и не хотела проверять. Она лишь сосчитала дни, прошедшие между «приступами» и понимала, что следующий сон, который отправит ее в беспамятство — в разум неизвестной принцессы, — станет последним. Возможно, она сумеет пробудиться от него, но дальше… Дальше не будет ничего. Если она верно поняла шамана, Генри сумеет разбудить настоящую её, но это будет стоить ему жизни. Окажись это кто-то иной, Мария-Антония даже не волновалась бы, но этот человек успел стать достаточно близким ей за прошедшие несколько недель. И пусть он был простолюдином, он обращался с нею, как должно, а одно это по нынешним временам заслуживало уважения.

И оставалось лишь надеяться, что эти таинственные Хоуэллы найдут какой-то выход, им ведь нужна она, она и ее наследство… Но до того Генри должен доставить ее к ним, и Мария-Антония собиралась способствовать ему всеми силами…

16

— Тони, вставай, — разбудил ее Генри.

Пару дней она провела, покидая купе только по ночам и по большой необходимости: Монтроз очень опасался скототорговцев, но те вели себя смирно, виноватых не искали, и это само по себе было странно. Насколько принцесса знала таких людей, они должны были бы все силы положить на то, чтобы разыскать обидчика и поквитаться с ним. Но, возможно, те просто поверили угрозе Генри — рассказать о них детям равнин? Как знать…