Наследство - Страница 108

108

— Ты не болтай лишнего, — буркнул еще один великан, превосходящий размерами не только Генри, но и Эрика, пожалуй. — Что натворил?

— Ничего. Задание, — коротко ответил Генри. Он по сравнению с широким и массивным отчимом выглядел едва ли не подростком. Мария-Антония видела, впрочем, что белокурый гигант отнюдь не тяжеловесен, видела, с какой грацией он движется и понимала: это опасный человек. — Мне бы девушку приберечь. А так сам справлюсь.

— Так передай ее матери, — хмуро велел Свен. Потом вдруг потрепал великовозрастного пасынка по затылку, ухмыльнулся. — Ну не меняешься, а!

— Уж какой уродился… — буркнул тот, приглаживая волосы и нахлобучивая шляпу. — Пойдем, Тони, к матушке. Будешь пока при ней…

— Это и есть твое «надежное место»? — спросила она.

— А нет, что ли? — нахмурился он. — Куда надежнее? Шестеро братьев, сестры с зятьями, работники… Не думай, что если мы далеко от Территорий живем, так не умеем оружие в руках держать!

— Ты с ума сошел? — проговорила Мария-Антония сведенными от бешенства губами. — Ты семью в это впутать решил?! Не смей, Генри Монтроз, слышишь меня? Если ты…

— Ого! — сказал кто-то рядом глубоким грудным контральто. — Если ты и приводил прежде девушек, то до противного послушных, Анри!

— Это не моя девушка, — огрызнулся Генри, а принцесса развернулась к говорившей.

То была статная женщина средних лет, немного располневшая, но все еще красивая той красотой, что с годами не блекнет, а проявляется лишь ярче. У Генри были ее глаза.

— Тебя не исправить, — говорила женщина с едва заметным грассирующим акцентом, так, во всяком случае, казалось принцессе, использующей «переводчик». — Ладно, оставь бедняжку, я сама ею займусь! А сам иди к братьям, они заждались!

— Ты только до смерти ее не заговори, — мрачно попросил Генри и покосился на принцессу, мол, прости, иначе никак. — Это, говорю же, по службе!..

— Иди! — махнула на него передником мать. — Делом займись хоть раз в жизни! Шалопай, — объяснила она Марии-Антонии. — Но так похож на моего первого мужа, что никаких сил нет с ним спорить! Тот тоже вечно удирал в прерии, постоянно у него были какие-то неведомые… задания!

Девушка улыбнулась, понимая, что ей придется нелегко. Впрочем, после Мариам Шульц некая Адель Йоранссон могла не приниматься в расчет…

…Генри с тревогой присматривался к принцессе: как еще воспримет фермерский быт, как отреагирует на матушку — а Адель могла заговорить кого угодно! Но вроде бы девушку ничто не смущало, а с Аделью они живо нашли общий язык. Вернее, как показалось Генри, принцесса вовсе не слушала, что несет мамаша, только кивала в нужных местах, и этого было вполне довольно. Правда, пришлось подождать, пока Адель выпустит свою жертву во двор…

— Ты как? — спросил он участливо. — Мамаша кого угодно заговорит!

— Она очень мила, — серьезно ответила девушка. — И сильно беспокоится о тебе. Я ничего не сказала ей, не беспокойся.

— Да я и не беспокоюсь, они привыкшие… — буркнул Генри. — Пойдем, я тебя с остальными познакомлю!

И он потащил ее по обширному подворью: там были Эрик, Свен-младший, Диран, прочие, прочие, прочие…

— А это вроде бы Анита, хотя я могу и перепутать, — сказал он, глядя на копошащегося в песочнице ребенка лет трех от роду. Малолеток тут было предостаточно. — Ну, точно Анита! Ее родинки! Дочка моей младшей сводной сестры, — пояснил Генри.

Малышка посмотрела на незнакомцев и улыбнулась во весь рот, после чего вернулась к прерванному занятию: она расковыривала погремушку, пытаясь разобраться в ее устройстве. Такие игрушки здесь делали из обычного сушеного гусиного горла, насыпав внутрь горошин…

— Ты что?.. — поразился Генри, когда Мария-Антония выхватила у ребенка эту погремушку и зашвырнула подальше, несмотря на отчаянный рев. Правда, плакать малышка почти сразу же перестала, отлично зная, что никто на обиженный крик не явится, а нашла себе новое занятие — стала чертить борозды в песке.

— Нельзя, — проговорила девушка сведенными от непонятного чувства губами, — нельзя давать такие игрушки ребенку, который может их разобрать. Там горошины внутри, подавится — и всё… и конец…

И такое было у нее выражение лица, так застыли серо-голубые льдистые глаза, подернувшись влагой, что Генри вдруг понял, понял и застыл в растерянности, не зная, что сказать.

— Тони, — вымолвил он, наконец, — Тони… Так ты… у тебя…

— Да, Генри, — сказала она спокойно, глядя в землю. — Я достаточно долго была замужем, чтобы родить ребенка. Сына. Наследника. Он умер, Генри.

— А…

— Очень просто, Генри. Такие погремушки делали и у нас. И няньки не оказалось рядом — ее подкупили, я думаю, — лицо Марии-Антонии было мертвее мертвого, — и никого другого. Я тогда была на стенах, мы ждали очередной атаки… А мой сын задохнулся, и я до сих пор думаю, что смерть его не была случайной… И слава всем богам, что Филипп не узнал…

«Жером, — вспомнил Генри. — Брат ее мужа.»

— Думаешь, такое можно подстроить?

— Да, — бросила она. — Это несложно. Маги могли бы проверить, но к тому времени все маги в замке служили не мне. Они сказали — несчастный случай. Нянька плакала и клялась, что оставила ребенка на несколько минут, заняв погремушкой…

— Что ты с ней сделала? — спросил зачем-то Генри.

— Я приказала четвертовать ее, — безразлично ответила Мария-Антония. — Это еще было в моей власти, да мне и не стали бы препятствовать. Я знаю, что ты скажешь: она была простая женщина, которой заплатили или пригрозили… Но ответь мне, Генри: ты бы отправил на верную смерть сына своего сюзерена за пригоршню золотых? Не юношу, способного отбиться от наемных убийц, не мальчика, способного убежать и спрятаться, а ребенка двух лет от роду? Ты смог бы?..

108