Наследство - Страница 69

В другой раз путники наткнулись на целое поле костей. Принадлежали они, должно быть, бизонам, если судить по размерам и по огромным рогам на массивных черепах. Поле это простиралось чуть не до горизонта и выглядело так, будто стадо шло себе откуда-то, да вдруг и полегло, и никто и ничто никогда не трогал эти костяки, только солнце, дождь да ветер постепенно очистили их от плоти, отмыли и выбелили… На костях не было следов зубов стервятников, их действительно никто не тревожил. Животные просто легли и умерли, вот и всё: не было похоже, чтобы они в панике неслись, ломая ноги и шеи, затаптывая упавших, нет, ничего подобного… Смотрелось это жутко.

— Что с ними случилось? — шепотом спросила Мария-Антония, словно опасалась пробудить мертвых. Даже представила ненароком, как в прозрачном лунном свете один за другим поднимаются белоснежные скелеты и бредут, бредут, наклонив рогатые черепа, за теми, кто осмелился потревожить их покой…

— Понятия не имею, — сознался Генри, сбив шляпу на лоб и почесав в затылке. — Но слыхать о таких местах доводилось. Неизвестно, почему вдруг такое случается, но старики видывали подобное. Причем еще когда не чистые косточки лежали, а прямо туши. Ну так и предостерегали — не трогать ни в коем разе, даже собак не подпускать!

— Может, какая-то болезнь? — предположила она.

— Ну какая болезнь уложит разом такое стадо? — хмыкнул мужчина. — Я бы в молнию поверил, но она тоже стольких не убьет. Или в отраву какую-нибудь сонную. Говорят, в Ледяных Горах есть ущелья, куда спускаться нельзя — там из-под земли какой-то газ идет, враз отравишься. Целые отряды пропадали, бывало.

— Только тут-то не горы и расщелин никаких нет…

— Это Территории, — напомнил Генри и тронул коня с места. — Объедем-ка от греха подальше. Видишь, даже собаки не суются!

Гром и Звон действительно огибали гигантское кладбище по широкой дуге, ерошили загривки и прижимали уши. Им это место очень не нравилось, и Мария-Антония рада была, когда Генри взял немного в сторону. Впрочем, и оставлять за спиной такое оказалось не слишком приятно, однако же обошлось…

Собаки, охотясь, порой притаскивали диковинных зверюшек, которых и Генри не всегда мог назвать: то существо вроде мыши, только размером с хорошего кролика, то непонятное создание, похожее на ежа только иглами на хребте (иглы оказались ядовитыми, Гром долго ходил с распухшей мордой; Монтроз сказал, что дети равнин делают из таких игл, взятых от матерых зверей, наконечники для стрел), то нечто вроде ящерицы о шести лапах, но покрытое мягкой шерстью. Что-то Генри выбрасывал подальше, настрого запрещая собакам подбирать добычу, что-то позволял им сожрать. Дрессированные псы не возражали, когда хозяин забирал их трофеи, вздыхали и снова отправлялись на охоту.

— Тут иначе нельзя, — говорил Монтроз. — У меня приятель отличную собаку так потерял: тоже вот поймала ящерку да и слопала. Кто ж знал, что та ядовитее любой гадюки? Так мои приучены сперва показывать, чем собираются пообедать…

— Раньше они тебе ничего не приносили, — заметила девушка.

— Раньше мы не в таких местах были, — ответил Генри и упал в траву, закинув руки за голову. — Там нормальная дичь водится, а здесь черт-те что! Кстати, что у нас там с едой?

— Не так уж много осталось, — ответила она. — Если бы не лепешки Маан, пришлось бы еще хуже.

— Скверно, — констатировал Генри без особой, однако, тревоги. — Охоты тут никакой. Эту дрянь и жареной есть не станешь, а костер не развести. Придется затянуть пояса и прибавить ходу!

— А что, здесь никто не живет? — поинтересовалась принцесса. Скудный паёк ей порядком надоел, но по сравнению с голодом во время осады он мог считаться королевской трапезой. — Ты ведь говорил, что племен много, и они…

— Изрядно, — согласился Генри, глядя на нее из-под полуопущенных ресниц. — Только я нарочно такую дорогу выбираю, чтобы по возможности ни с кем не встречаться. Можно было бы дня два назад повернуть, успели бы, может, сиаманчей перехватить, но…

— Я понимаю, — сказала Мария-Антония. — К ним тоже наверняка приезжали… с предложением.

— Вот именно, — Монтроз надвинул шляпу на лицо. — А прочие, которые относительно дружественно настроены… ну их. Не угадаешь, когда помогут, когда сдадут. Знать бы, у кого на аддагезов сейчас зуб, вот те бы могли что-то сделать, но я как-то из местной высокой политики выпал. Тем более, у них отношения меняются, как погода по весне: то дружат, а через неделю уже глотки друг другу режут. Лучше уж мы сами.

— Конечно, — согласилась девушка, теребя ремешок на запястье. Он не давал ей покоя, но Мария-Антония даже предположить не могла, чего ради старый шаман дал ей эту безделушку. Что это, амулет? Или что-то иное?

Она не могла определить, из чего сделаны бусины: не глина, не стекло, не камень, не кость, но и на дерево не похоже… Никакого узора, просто не очень-то ровные просверленные шарики. На ощупь довольно гладкие, хотя кое-где чувствуются незаглаженные шероховатости, будто отпечатки чьих-то пальцев. Вроде бы ничего особенного, но…

Солнце наполовину скрылось за горизонтом, пропал палящий зной, но всё равно было жарко — прерия отдавала накопленное за день тепло. Одуряюще пахли какие-то травы, и девушку начало клонить в сон. Вообще-то, она начала подремывать еще в седле, да и сейчас с трудом удерживала глаза открытыми.

— Генри… — начала было Мария-Антония, но вдруг осеклась.

Она ведь совсем мало спит, ее приучили, что вставать нужно с рассветом, а ложиться — только тогда, когда сделано всё необходимое. И пусть у юной принцессы подобных забот оказывалось не так уж много, выучка пригодилась ей, когда она стала хозяйкой в мужнином замке. Да и теперь: поднимались они с Генри еще до света, чтобы проделать как можно больший путь до наступления самой жары, немного передыхали, затем снова ехали почти до темноты, и это уже стало привычным и ничуть не утомляло. Так в чем же дело? Впрочем, что тут гадать…